П. А.   Сейчас вопрос  ставится  таким образом:   давайте  будем показывать  им суровую правду жизни,   и тогда они будут иметь в себе силы бороться.  Тут тоже    надо быть очень осторожными, тактичными, не делать этого раньше времени...
Я не раз наблюдал,  как  даже  в  очень благополучных, интеллигентных семьях, посвящая маленького ребенка   в  горькие,  суровые стороны жизни,  раскрывая ее правду, надламывали сознание,  психику своих детей.  Я думаю,  что  до поры до времени надо дитя оберегать; о другом с ними надо, просто о другом, о хорошем... Потому  что  тогда   у  него  и  будет  больше  душевных сил  для противостояния.   Пусть взрослые переболеют,  выработают вакцину, откажутся от ложных идеалов. Сами поверят, между прочим, в идеалы вечные.

П. А. Но,  раскрывая  глаза   на  все  сложности  жизни   несформировавшемуся ребенку,  мы можем наплодить таких циников, таких  с  детства  усталых людей!     Меня  спрашивают:  почему ты снимаешь  сладенькие  сказки? Страшно изучать прошлые болезни?  Я   могу   снять червяка   пострашнее, чем   в  "Броненосце "Потемкин".    Но   я  представляю себе,   как  эти   возбуждающие отвращение и     ужас   кадры    будут    смотреть   малыши...     Меня    упрекали ,    когда   я   снял  "Гостью из будущего",   что  я,   дескать,   взялся за пустую,  малосерьезную тему - фантастику  -   и   что   надо  было    делать    картину-предостережение,    а   не "приглашение  в будущее".    Но  я представил себе  детдомовских  детей   (а  что     такое  сегодняшний  детдом,  мы знаем):   пусть они  увидят  другой  мир,   более разумный,  идеальный,  что ли.   Мне важно было  заложить это в подсознание - возможность иной жизни.  Тогда и страха за будущее не будет  и тогда,  глядишь, включатся  молодые поколения  и  в  борьбу  за Байкал,  за Арал,  будут  верить  в будущее.   А пока  пусть  будет  сказка.  И  мне кажется,  она полезней,  чем  когда детдомовцам показывают в фильмах ужасы их жизни.

П. А.  Потрясающее письмо прислала одна ленинградская девочка. Она написала, что  несколько  раз  сажала деревце,  а мальчишки-хулиганы его ломали.  Ее семья стала жить в новом районе,  ну,  как обычно,  стоят коробки,  все голо вокруг.  Вот    они с отцом и посадили деревце.  Три раза сажали, а на четвертый не хватило сил     ни у нее, ни у отца.  Потом - так она написала - посмотрела  "Гостью из будущего",       и пошли с отцом в четвертый раз покупать дерево и посадили. И еще пишет: "Буду   всю жизнь дерево сажать, пока они не устанут ломать". И тут я не чувствую, что от "наивного"  приглашения  в  будущее  менее  глубоким  становится  мое общение  с детьми.

П. А.  Мы, может быть,  сейчас испытываем  здоровый скепсис и одновременно холодный страх  -  а вдруг  не удастся?   Что остается нашему поколению  делать?  Либо  вмешаться,  либо стать конформистами или сверхфункционерами.  Третьего      не дано.  Это мое глубокое убеждение.  И  лучшие  в нашем  поколении  не смогли избавиться от так называемой иллюзии 60-х годов. Как мучительно жили, а кто-то просто ценой чудачества выжил, но каковы потери, каковы...

П. А. Нет, я думаю так же. Думаю, что человек должен быть честен и перед собой,      и  перед  близкими,  и  перед  Отечеством,  как бы сложна его жизнь ни была,  хотя понимаю, что многое с трудом дается, с большим, великим трудом, и физическим, и нравственным,   каким   угодно.    И еще.    Нужно    не   забывать   о   конечном,   о быстропреходящем, о смерти. Мещанин тот, кто гонит мысль о смерти...

П. А.  Подростков надо, надо посвящать.  Но как посвящать,  вопрос в этом.  Если говорить о смерти,  то только ради жизни.  Ребенок  живет  сегодняшним  днем, но    он Леонардо,  он  носитель  завтрашней  жизни.  Дерево,  когда созревает,  оно  не семена рассыпает,  а  вот  эту  новую  жажду  жизни.  Вот почему юность всегда та пора,  которая,  как цветок,  как дерево,  тянется к новой жизни.
Но  есть  вопросы,  повторяю,  в  которые  маленький ребенок, не подросток,  не должен быть вовлечен.  Здесь не может быть равенства.  Ребенку  нужна  полнота эмоциональных переживаний.
    Жаль,  что нет серьезных исследований о том,  как и когда возникла потребность творить для детей.  Мы не стараемся изучить опыт детской литературы. Писатели  и поэты знали, что обращались к ребенку.  

П. А.  Следовало бы добавить:  если  первые  чувства  его и порывы благородны. Страшно пропустить эти мгновения  в  жизни ребенка.  Вот пример:  дочери моей Лизавете  год  и  три месяца,  маленький человечек,  первая клубника  -  Лизавете. Очень туго с деньгами,  но отборная рыночная клубника  на белом блюдце.  Пусть    глаз  порадуется,   витаминов  наберется.  Лизавета  потянулась  к  клубнике,   вот сейчас она съест  всю,  но я останавливаю ее руку:  "Лиза, это маме".  Взяла ягодку, поднесла.   Вторую  -  мне,   а эту  - тебе.   В  этот  момент   я  вижу  больше,   чем удовольствие ребенка.  Не надо упускать  ни  секунды  для победы душевного  над корыстным. Мы умиляемся детьми, а надо упреждать проблемы.

П. А.  Мы растеряли,  извратили смысл  старинного  определения порядочности. Порядочный человек никогда не оскорбит чувства другого.  Я не могу представить себе,  чтобы порядочный  человек  был   шовинистом,   националистом. Если мы сумеем восстановить смысл слова "порядочность", воспитаем детей порядочными людьми,   то  можно  быть  уверенными,   что   гордость   за  свою национальную культуру не помешает им постигать национальный характер, душу другого народа.
    Конец XX века призвал к единству, и обычно единый мир мы воспринимаем как   мир единого языка, одинаковой одежды,  единой культуры и прочее.  И вот тут-то национальное   и   выступает  выразителем  разности  людей,  сохранять  которую необходимо.

П. А.  Широта ведь тоже по-разному понимаемая вещь.  Ну, скажем,  у тебя шесть полок в голове,  и на каждой лежит познанное философами.  Это не широта,  это - информированность. А вот если под широтой понимать спектр твоего восприятия мира...    Всякий   широкий человек   от  пахаря   до  академика    -    это   все-таки интеллигентный  человек,   знающий,   что делать со своей широтой.   Обычно мы интеллигента представляем себе в шляпе,  в пенсне и с тростью и, уж конечно,  не бойцом.   А все  обстоит  как раз наоборот.   Боец  -  это  и  есть широкий человек, подлинный носитель культуры.
    Я могу сказать простое. Почему мы так все кинулись читать Лихачева,  хранителя Пушкинского   заповедника   Гейченко,    почему   бросились   вникать    в    уроки Вернадского и простого честного председателя колхоза?  Потому что за каждым из    них долгий  труд самовоспитания,   труд   не только  во славу своего живота.   За каждым  из  них  совесть,   за  каждым  из них непрерывный путь размышления - о вечных вопросах,  о чести,  о достоинстве,  об Отечестве,  и не об Отечестве лишь своем,  но обо всем земном шаре.

П. А.  Многое подсказывал простой здравый смысл.   И...  детство...   Мы с мамой ходили на базар,   если достаток   -   рано утром,   клубника первая и  самая свежая зелень.   Потруднее  -  в середине дня,   а если совсем плохо  -  к концу базара.  Это нормальный рынок, о котором мы забыли...

П. А.  "Гвоздевой",  кассовый фильм нам нужен,  чтобы появились экономические условия для талантливых детских фильмов,  в  том  числе  экспериментальных. Что    же касается духа,  то вряд ли он может повлиять на то,  что выношено,  продумано, вызрело еще тридцать лет назад.

П. А.  Мучают ночные мысли, когда хочется объяснить цель.  День-деньской суета, запутанные коридоры студии. Должна быть сделана в срок качественная продукция.  Но мысль  "для чего?"  свербит.  Поезд идет,  размышляем,   где переводить стрелки,      а колея - одна.
  Кино должно перестать  быть  игрушкой  в руках взрослых... А в мечтах видится детская студия как единый комбинат,  где  под  одной крышей снимаются игровые, мультипликационные,  документальные,  серийные  и  короткометражные  фильмы  для   детей.   Никаких   барьеров.   Но   это   глобальный   замысел,    и   пока,   увы, неосуществимый.  Так  пусть  будет  если  не  материк  детского кино,   то  хотя  бы островок.  Ведь  должен  кто-то  объединить художников,   способных снимать для детей. Мы пахари, а настоящий урожай соберут, вероятно, те,  для кого мы сегодня сеем.