Гениален ли режиссёр Арсёнов?

Генильна ли актриса Наташа Гусева?

Гениален ли актёр Алёша Фомкин?

Гениален ли писатель Кир Булычёв?

Если я могу ответить "да" на все четыре вопроса, то почему бы не назвать самого себя гениальным зрителем?

А вот этого ну никак не могу сделать, потому что как зритель я лох, каких свет не видывал. Подозрение о том, что фильм – это результат действа под названием "киносъёмки", состоящий как из работы актёров и сценаристов, так и волшебства кудесников-операторов и чародейников-монтажёров, о которых, ежели они профи, никто ничего не знает, не посмотрев титры – начало стучаться ко мне в сознание уже много после того, как я переступил порог десятилетия.

И стучалось очень долго. Потому что об имени главной героини "Гостьи из будущего" я узнал только в прошлом году. На титры никогда внимания не обращал, вот в чём беда. Любил в детстве смотреть фильмы про войну – "Они сражались за родину", "А зори здесь тихие", "В бой идут одни старики" – и гибель солдат воспринимал именно как смерть. Ни единой секунды не жила во мне мысль о том, что это – кино, и герои на самом деле актёры, и не умирают они хотя бы потому, что снимаются в других фильмах... но это – если бы я смотрел титры. Тогда знал бы, что Василий Шукшин из "Калины красной" вовсе не погиб от пули бандитской, предательски выпущенной в спину, что есть и другие фильмы с его участием. Но я не смотрел титры, и финал "Калины красной" вогнал меня в такую истерику, что мама хотела вызывать "скорую".

Была такая традиция на советском телевидении – показывать детские фильмы во время каникул. И "Бронзовую птицу" как-то показывали рано утром, по-моему, часов в восемь. Меня, совсем не "жаворонка", поднять в такую рань мог бы только пожар или землетрясение. Но фильм с этим справлялся не хуже. И только годы спустя я понял, что "синема" – это сила!

Наивность, получается, свила во мне уютное гнёздышко, и периодически собирает сородичей на семинары по обмену опытом.

Хотя с другой стороны, смотри я титры внимательно – и читал бы статьи про тех самых актёров, и всякие слухи-домыслы об их жизни, которые по большей части совершенно не впечатляют. Так что бессознательно я выбрал мир иллюзий, в котором нету не только актёров, но даже их имён. Наверное, это не просто страшно, а даже ужасно, но этого я ещё не понял.

Так что для меня экранная Алиса Селезнёва была именно Алисой Селезнёвой, и совсем не экранной, и Вертер на самом деле горел в излучении бластера, и пираты перевоплощались подобно последователям-терминаторам, и флипы летали не по воле водителя "Газ-66", а по желанию сидящего в кабине любителя открытого полёта.

Но был момент фантастики, который сам по себе таковым не являлся. Это "6В" класс. Ученики. Неловко сказать самому себе, что о школе я узнал из фильма, поскольку собственный жизненный опыт ничего про школу не говорит. На моё счастье, о трагедии своей школьной жизни я узнал уже после школы, когда стало ясно, что в школе я учился три года – с десятого по двенадцатый класс, не считая младших классов. А до этого пребывал в иллюзии относительно того, чего ради меня занесло в это учебное заведение, в котором лучшая из мыслей, посещавших меня, гласила, что оптимальный вариант ухода из жизни – это погружение в воду. В ноябре 98-го года идея воплотилась в жизнь, которая почему-то вдруг таковой и стала. Из чего я делаю вывод, что сейчас мне пять лет от роду, а "Гостью" я впервые посмотрел, когда мне было всего-навсего четыре.

Дело-то нехитрое, конечно, в кино это всё заранее спланировано, в том числе и количество учеников в классе, и кто где с кем сидит... и в жизни, наверное, тоже было именно так. Но не в моей. Школа, которая стала мне вторым домом (ну так мне было сказано, поскольку я учился во вторую смену, и уроки нередко заканчивались к семи вечера), имела чёткое разделение по национальному и "буквенному" признаку. Титульная нация обучалась, разумеется, в первую смену. И также само собой разумеется, что к титульной нации я не принадлежал и по поводу своей национальности не сильно заморачивался. Классификация учеников по буквам классов имела тайный смысл, о котором непосвящённые вроде меня не имели ни малейшего понятия (теперь-то мне ясно, почему: я бы всё-равно не понял системы). Классы "А" и "Б" были вполне нормальными, т.е. обычными классами советской общеобразовательной школы. Класс "В" состоял из несколько "неблагонадёжных" учеников, которые вызывали беспокойство администрации школы - как своим поведением, так и успеваемостью. Их вполне обоснованно спихнули во вторую смену. Угадайте с трёх раз, какую букву мне повесили на шею?

Правильно, меня определили в "Г" класс. То ли потому, что по пению была тройка, то ли с целью "благотворного влияния" на одноклассников, поскольку я считался родом из "благополучной" семьи, то ли просто потому, что семья была не "блатная", то ли потому, что ничего хорошего из меня вырасти не могло... так или иначе, решение о распределении новичков принимала комиссия на основе неведомых мне критериев, и это решение было принято.

А школа выбиралась ещё проще. "Эта ближе к дому", сказала мне мама и поставила точку. Навсегда. Больше школьная тема никогда не обсуждалась, даже в тех случаях, когда школу приходилось менять. Но смена школы, как правило, не означала значительного изменения состава класса.

"Белой вороной" меня не называли, да и вообще фразеологизмы были не в ходу. Зато мне очень быстро было разъяснено, что означает выражение "щупать баб" (четвёртый класс), чем плохи беломорканаловские сигареты по сравнению с примой, почему тёмное пиво с утра пить не стоит, почему мои домашние тетради не такие, какими должны быть (в них не должно быть домашних заданий), почему у доски отвечают м****и, почему здороваться с учителем труда-евреем – это западло, почему не попользоваться "тёлкой" за два рубля – это глупо (а мне такое предлагали), и много всяких полезных для жизни сведений, которые я по скудоумию понять и тем более практически применить не мог. Боевиками, приставками "сега-мега-драйв" я не интересовался, Шварцнеггер и Сталлоне для меня были пустым звуком, футбол никогда не прельщал, зарубы во дворе энтузиазма не вызывали, школьные дискотеки – тоже. За это последовали репрессии, которые год за годом нарастали со скоростью электрички. Перечисление оных заняло бы очень много места, а интереса они не представляют никакого. Просто их много. Помнится, на линейках я стоял, слушая, как перечисляют мои грехи перед администрацией школы. Причём о своих провинностях узнавал только на линейке, искренне удивляясь, как это я ухитрился, валяясь дома с гриппом, нагрубить дежурным по этажу, наследить грязными ботинками, украсть какую-то шапку в гардеробе и написать на стенах в женской раздевалке неприличные слова. Провинности заносились в дневник, который, естественно, проверяла мама, поражаясь тому, как быстро я "порчусь" в городской школе и проводя профилактические беседы. Моя точка зрения всерьёз не воспринималась. Никакие истерики и просьбы не принимались во внимание. Очевидно, всё это приснилось мне в горячечном бреду, поскольку и "ребята хорошие", и "учителя стараются", а у меня просто "разыгралось воображение", начался переходный период, друзей нету, на свежем воздухе бываю мало и куча причин, по которым этого не может быть просто потому, что не может быть. Поскольку отдуваться за "того парня" мне в конце концов надоело, я стал "светиться" перед администрацией уже намеренно: если уж быть виноватым, то по-настоящему. Начал прогуливать уроки, чего сам не мог представить. И воровать.

Просыпаться в десять утра в понедельник с убивающей мыслью "сегодня надо в школу" и параллельно загибающейся надеждой на то, что на самом деле – воскресенье, а мама с братом ушли в магазин, а не на работу и в институт. Но это был именно понедельник, именно в моей жизни. Прочитав "Дневник Кости Рябцева", я задумал записывать отдельно плохие и хорошие события, которые со мной случаются, и складывать их в два конверта, помеченных "+" и "-". "Минусовой" конверт слишком быстро распух до такой степени, что перестал закрываться. Его альтернативный вариант довольствовался одним тетрадным листочком в клеточку, наполовину исписанным с одной стороны. Когда я прочитал скопившееся за два месяца собрание сочинений о собственных неприятностях, то в ужасе сжёг оба конверта и зарёкся когда-либо вести дневник.

И вот фильм "Гостья из будущего". Вполне может быть, что часть серий я впервые увидел, когда учился в шестом классе. И не мог не сравнить показанное на экране с тем, что видел в своей школе. Я же не знал, что это – просто фильм! Что какие бы талантливые люди не снимали его, это всё-равно – застывшие кадры плёнки, только прокрученные в определённом порядке и с нужной скоростью! Но догадаться я не мог по причинам, изложенным выше. И сделал вывод, что школьная жизнь может несколько отличаться от моего случая, и класс может быть коллективом не на бумаге в папке на полке. Что английский язык можно знать на самом деле, а не получать "пятёрки" за знание десятка неправильных глаголов и их временных форм, но при этом долго думать, как же облечь в конструкцию фразу "меня зовут так-то и живу я там-то". Что можно ходить в школу без уверенности в том, что совершаешь уголовное преступление. Что дружба может существовать на самом деле. Что любопытство – это нормальная человеческая черта, которая совсем не обязательно проявляется в поджигании кошки с целью изучения нё поведения в экстремальной ситуации.

На меня не произвели впечатления слова "в будущем..." и столетний промежуток времени между "здесь" и "там". Наивность, граничащая с синдромом Дауна, отфильтровывала необходимость какой-бы то ни было интерпретации этих фактов. Раз так показывают, значит, так оно и есть. Пусть даже "там", но уже сейчас. Никаких сомнений по поводу того, что так не может быть, что будущее не есть настоящее, и вообще, мало ли чего сценаристы наворотят. Но не знал я слова "сценарист", а уж тем более его значения! Не знал, что машина времени – это фантастика (да вот же она, в подвале стоит, в Москве! Сам видел!), что антигравитация фантастам приснилась, что Алиса не из будущего, а актриса из моего же времени. Не знал? Хуже. Мне в голову не приходило, что я могу ошибаться по поводу реальности увиденного.

Однако поступление в среднюю школу должно было развеять мои грёзы и тщательно сконструированные самообманы. Так называемая "экспериментальная школа" (по причине апробации новой программы) встретила мои надежды на смену коллектива и восприятия школьной жизни трогательно-прохладно. Некие замысловатые вопросы приёмной комиссии касательно моих познаний в литературе не вызвали восхищенных вздохов преподавателей. Джеймс Чейз их определённо не прельщал. Меня же к тому времени ничего, кроме детективов, уже не интересовало. К пятнадцати годам я забыл, для чего предназначен теливизор, а собрание сочинений Л.Толстого раздражало меня количеством занятого места на полках. Десять глаголов с неправильными формами, которые я знал, не позволили поразить экзаменаторов знанием английского. А какая-то там живопись, столь оживлённо блестевшая в глазах любопытствующей женщины, наглядно пояснила комиссии, что в спецшколу для умственно отсталых я не попал просто потому, что не прошёл конкурсный отбор.

Результат: минимальное количество баллов, которое получили соискатели места в группе, составило 18. Я довольствовался десятью, чем расстроил маму. Мне-то было совершенно ясно, что человек, не интересующийся футболом, рассчитывать на среднее образование ну никак не может.

Потом маме пришла в голову сумасшедшая мысль насчёт профильной английской школы. Понятное дело, что вступительный экзамен там был на уровне, кардинально отличавшемся от "экспериментальной школы". Высказывать мысли по-поводу Шерлока Холмса и его приключений я мог исключительно на русском, хотя "Записки" читал не раз и с большим удовольствием. Когда детективный вопрос резко заехал в тупик, вопрошающая дама поинтересовалась моей прежней школой. Из чего я сделал логичный вывод, что прошлое никуда не делось и одним прекрасным днём переедет меня катком воспоминаний от макушки до пят и обратно. Это случилось тремя годами спустя, совершенно чёрной и холодной ноябрьской ночью.

С десятью глаголами лезть в специализированную школу было глупо. Ещё глупее было туда пролезть, что, однако, с помощью бесед "нужных" людей с директором в конечном итоге удалось. При условии, что меня отчислят после первого же семестра, если я не справлюсь с программой. Никаких взяток и просьб с моей стороны не было. Я знал, что в этой жизни просить о чём-либо бесполезно. Просто на вопрос "справишься ли?" я честно ответил: "постараюсь".

Английский мне пришлось учить заново, поскольку никаких знаний из основной школы, кроме алфавита, у меня фактически не было. В отдельной группе новичков я был на уровне ниже отвратного. И за три с небольшим месяца это надо было исправить во что бы то ни стало. Из начальной школы я сразу попал в среднюю, и наконец узнал, что учёба может быть приятным занятием, контрольные оттачивают знания, а в школу интересно ходить. Фильм, оказывается, не врал. Сценаристы ничего не придумали, и уровень английского Алисы вполне достижим даже в этом времени.

Полученные за три года знания языка оказались хорошим подспорьем при поступлении в университет, изрядно облегчив вступительные экзамены на факультет по специальности "учитель/переводчик". Что, в свою очередь, упростило задачу получения степени бакалавра английской филологии.

Теперь, сидя в студии с кондиционерами, я могу иногда смотреть назад. Могу послушать песни из "Гостьи", которые хоть и не застилают глаза слёзами, всё так же прекрасны, как и раньше, когда звучали из динамика чёрно-белого телевизора, который про частоту в 10.000 Гц никогда не слышал.

Школьные годы чудесные для меня обернулись чёрной дырой, из которой я до сих пор не до конца выбрался. Поэтому мне проще при слове "школа" вспомнить Алису Селезнёву, чем своих одноклассников. Хотя, будь я старше, наверное, не было бы никакой ассоциативной связи между школой и "Гостьей". Но она есть, и благодаря фильму я понимаю, что без него, возможно, ноябрь '98-го стал бы ступенькой в другой мир. В котором не было бы многого из того, что произошло за пять лет с тех пор. А может быть, и ничего не было бы.

Алексей,
07.08.2003 г.